Великая Отечественная война… он все дальше от нас. Вычеркнуть же её из жизни нельзя. «Это нужно не мертвым, это нужно живым». Сегодня мы предлагаем вам рассказы наших читателей о войне, которые взяты из разных источников, разных «архивов памяти».

Лакомством была гнилая картошка

Из воспоминаний Евдокии Ивановны Беляевой. Родилась она в 1939 году в деревне Шухлино Шекснинского района. В Череповце живет с 1963 года.

Мое детство пришлось на годы Великой Отечественной войны. Жили мы тогда в деревне Шухлино. Сейчас на месте этой деревни — поле. Не осталось ни одного дома... Мой отец, Иван Дмитриевич Воробьев, ушел на фронт, он участвовал в финской войне. Мы остались впятером: мать Анна Александровна, сестры — Александра, Вера, Люба — и я. Все испытали: и голод, и холод. Помню, как я, голодная, искала корочку черного хлеба. Облазила все в доме, но ничего не нашла. А есть хотелось очень... Как мы выжили, не знаю. Гнилая картошка была для нас деликатесом. Собирали ягоды, грибы, колосочки на полях, мололи, пекли лепешки. Ели лебеду, крапиву, дудки.

В войну много деревенских умерло от голода. Дети болели тифом, скарлатиной. Одежды и обуви у нас почти не было. Зимой носили старые прохудившиеся валенки — одни на несколько человек. Весной, как только появлялись первые проталины, бегали босиком. А когда стояли трескучие морозы (ниже минус 40 градусов), за дровами не пойдешь: не в чем. Тесали забор, стены сарая, чтобы растопить печь. Стены были все в дырах. Крыша на доме соломенная, мы тряслись от холода, пытаясь согреться на печке. А ветра дули такие, что крышу могло сорвать в любой момент.

Кончилась война, мне шесть лет. Помню, как отец контуженный вернулся с фронта. Привез мясные консервы. И были они такие душистые и вкусные — не то что сейчас. А вот у наших соседей никто не вернулся с войны.

Послевоенная жизнь в колхозе «Угла» была тяжелая. Я окончила семь классов. Работала в колхозе дояркой. Летом вместе со всеми косила сено, дергала лен. Работала за трудодни — за «палочки». Ничего у нас не было: ни еды хорошей, ни нарядов. Юность была безрадостная.

В 1963 году с мужем Владимиром Ивановичем и дочерью Ириной переехала жить в Череповец. Работала в детском садике № 73 нянечкой, на кухне. Денег в семье не хватало. Пошла работать на стройку. С 1971 по 1996 год трудилась маляром в «Спецстрое-2», потом в «Жилремстрое». В Череповце нами построено много объектов: металлургический комбинат, химзавод, азотнотуковый, жилые дома.

Не раз награждалась почетными грамотами, благодарностями за добросовестный труд. Мою фотографию помещали на Доске почета. Имею звание «Ветеран труда».

Здоровье было подорвано еще в детские годы, а потом пришлось много и тяжело работать. Я считаю, что дети войны должны получать реальную помощь от государства, льготы и компенсации.

Ольга Подольская

Как лошадь прадеда на войне спасла

Всматриваюсь в старые фотографии семейного альбома. На пожелтевших снимках — знакомые и не очень знакомые лица. Взгляд выхватывает несколько фотографий, сделанных в 60-е годы. На них мой прадед, Иван Дмитриевич Воробьев. Вот он лихо мчится по деревенской дороге на дрожках с бубенцами, только пыль столбом. Вот стоит у деревенского магазина, держа под уздцы коня. На другом снимке — он уже сухощавый седой старик в кругу семьи. На плечах потертая фуфайка, на затылке шапка. Лицо будто припорошено пылью, глаза сосредоточенно сужены, словно он пытается что-то рассмотреть. Фронтовик, прошедший тяжелыми дорогами войны, познавший много горя. Лица, подобные этому, мне не раз доводилось видеть в документальных хрониках времен Великой Отечественной войны.

В 1941 году Ивану Дмитриевичу было 35 лет. Кудрявые волосы искрятся рыжиной, неразлучен с гармошкой и частушкой. Его семья — жена Анна и четыре дочки: Вера, Любовь, Евдокия и Александра. В деревне Шухлино (Шекснинского района) Иван Дмитриевич славился как знатный гармонист, конюх, плотник да еще и парикмахер. Все деревенские мужики у него стриглись.

Через всю жизнь Иван Воробьев пронес любовь к лошадям. Ухаживал за ними, как за малыми детьми. Водил к реке Угле на водопой. Разговаривал с ними, понимал их, чувствовал. Сам делал тарантасы, сбрую, хомуты. Заулок у дома был вечно заставлен санями, телегами, оглоблями. Не раз побеждал Иван Дмитриевич на бегах в соседних деревнях и селах. Возвращаться домой без призов считал зазорным. Во время коллективизации у крестьян отбирали скотину, насильно загоняя людей в колхоз. Прадед долго сопротивлялся, но в колхоз пришлось вступить. Как ни горько было, а своего лучшего жеребца он продал на рынке в Череповце, чтобы хоть с деньгами остаться. Стал прадед колхозным конюхом. Именно лошади спасли его во время Великой Отечественной войны.

На следующий день после того, как в деревне узнали, что Гитлер напал на Советский Союз и началась война, Ивана Дмитриевича вместе с другими мужиками забрали в Красную армию. Из деревни на войну ушли сорок с лишним человек — вернулись пятеро, да и те почти все инвалиды.

Несколько месяцев мой прадед служил в милиции в поселке Шексна — обряжал лошадей, которых, как и людей, отправляли воевать на фронт. В колхозе оставили одну хромую клячу. Когда бойцов распределяли, кто где воевать будет, земляки уговаривали прадеда: «Пойдем, Ваня, с нами. Со своими-то, вологодскими, все легче воевать будет...»

Но Ваня, всю жизнь проработавший конюхом, рассудил по-своему: «Куда я без лошадей?» И попросился в тяжелую артиллерию — тянуть связь на лошадях. Вологодских мужиков там не было, зато были грузины, казахи, узбеки — словом, интернационал Советского Союза.

Земляков отправили на Ленинградский фронт. И почти все бойцы полегли в Синявинских болотах. С ними погибли и двоюродные братья моего прадеда, Алексей Григорьев и Иван Мукосеев, так и не узнав, на чьей стороне победа.

А мой прадед Иван Воробьев прошел всю войну. На упряжке из лошадей тянул пушки, менял огневые позиции батарей. Километр за километром, по песку, по грязи, по снегу, изможденный, голодный, без сна вместе с другими солдатами он гнал врага. Вспомните кадры кинохроник: грязные красноармейцы под проливным дождем изо всех сил выталкивают застрявшую в окопе телегу со снарядами, запряженную лошадьми. Может, среди них есть и мой прадед? Лично я всегда вглядываюсь в документальные хроники — ищу погибших или пропавших без вести родственников.

А лошади оказались выносливыми воинами. Вместе с людьми они сражались за родную землю, гибли сотнями на полях сражений. Лошадь, в отличие от человека, не могла спрятаться в траншее или укрыться в блиндаже от пуль и осколков снарядов. Зато лошади могли пройти там, где не выдерживала техника. Не зря немецкий генерал Гальдер писал в своей докладной записке Гитлеру: «Мы постоянно сталкиваемся с конными соединениями. Они так маневренны, что применить против них мощь немецкой техники не представляется возможным».

Однажды лошадь спасла моему прадеду жизнь. Бой был тяжелым, рядом разорвался немецкий снаряд. Ивана накрыло взрывной волной, засыпало землей. Наружу торчали только сапоги. Испуганная лошадь прибежала к нашим. Но рвалась обратно, будто хотела что-то сказать. Солдаты догадались, пришли на место, откопали товарища, доставили в санчасть. Из ушей Ивана хлестала кровь: лопнули барабанные перепонки. После этого он навсегда оглох, с трудом восстановил память.

А дома родные с тревогой ждали вестей — от Ивана давно писем не было. И когда завидели почтальона, думали — с похоронкой. Но получили письмо, в котором сообщалось, что Иван Дмитриевич Воробьев жив и идет на поправку. Написала медсестра. Как ее звали, никто из родни уже не помнит.

Из санчасти прадед снова отправился на фронт. Освобождал Восточную Пруссию, Польшу, Австрию, Венгрию. Вместе с Красной армией дошел до Берлина. Путь длиной в четыре года и в тысячи километров. Участвовал в военных операциях, ходил в разведку, вытаскивал с поля боя раненых однополчан. На оккупированных немцами землях много чего насмотрелся. Многое пережил: и гибель товарищей, и холод, и голод; и вшей окопных покормил досыта (бойцы бывало годами не мылись). По рассказам прадеда, солдаты ножом соскребали вшей с одежды в пажок (костерок, от диалектного «пажога»), разведенный так, чтобы немцы не заметили.

Вернулся Иван в родную деревню в конце мая 1945 года. Огромная радость в семье была. Живой и руки-ноги целы! Правда, глухой как пенек. Пришел налегке: в походной сумке только бритвенные принадлежности, подобранный в немецком окопе котелок и складная ложка-вилка (не успели немцы отобедать — их ждал суп из русских пуль). В немецком котелке прадед в мирное время еще долго уху варил. Алюминиевая ложка-вилка, выполненная с немецким качеством, до сих пор занимает почетное место в деревенской горке. Вот и все военные трофеи. Наш солдат чужого не брал. Хотя были среди возвратившихся и те, кто и немецкую швейную машинку привез, и патефон, и материи на платья, и еще много всего. Только проку в хозяйстве от этого слезного «добра» не было.

Затем была тяжелая послевоенная работа в разрушенном войною колхозе «Угла». Сперва пастухом — коровы, которых прадед пас, больше других молока давали. А как только в колхозе появились лошади, Иван Дмитриевич снова стал конюхом. Про войну, как про что-то страшное, старался не вспоминать. Прадед был веселым, жизнерадостным человеком. У нас в деревне его любили.

Воевал Иван Воробьев геройски и себя не жалел. Ордена, медали «За отвагу», «За взятие Берлина», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.». Прадед никогда не хвастался наградами. И говорил: «Помру — не кладите ко мне в гроб это железо». Награды хранятся в картонной коробочке в старом деревенском комоде.

Ольга Подольская

Источник: Речь. - 2012. – 11 мая (№ 83) - С. 4.