Материалы собрал и подготовил Игорь Дунаев

Говоря об истории милиции, думается, нельзя не сказать и о тех, кто находился «по другую сторону баррикад». Сведения об «антиобщественных элементах», как правило, тщательно скрывались. Однако социальный портрет преступности интересен хотя бы потому, что в нем, словно в зеркале, отражались практически все происходившие в государстве и обществе изменения.

Документы свидетельствуют: в начале 20-х гг. Череповецкая губерния законопослушанием не отличалась. Так, в 1922 г. за различные уголовные преступления были осуждены 38358 ее жителей, или 55 человек на тысячу. Причем их могло бы быть гораздо больше, ибо еще 13 тысяч привлекавшихся к суду граждан пришлось оправдать ввиду отсутствия бесспорных доказательств вины.

Около 85 % осужденных составляли селяне. Но деревенское население тогда в 13 раз превосходило городское - и удельный вес преступности (число противоправных деяний в пересчете на 1000 жителей) в городах был в среднем в 2,5 раза выше, чем на селе. По количеству осужденных традиционно лидировал Череповецкий уезд (свыше 40 %). Однако по относительным показателям он со своим 51 преступником на 1000 человек занимал в губернии лишь третье место, уступая Белозерскому (64/1000) и Тихвинскому (аж 93/1000) уездам.

Зато сомнений в том, чье лицо было у местной преступности, не возникало: 92,5 % осужденных составляли мужчины - 122 из каждой тысячи лиц мужского пола против 8 из 1000 у женщин. Кстати, любопытно, что последние чаще всего страдали из-за собственного языка, ибо, согласно статистике, в списке их уголовных прегрешений первое место с огромным отрывом занимали оскорбления и клевета. Что же касается возраста, то большинству из осужденных (около 60 %) было от 20 до 40 лет. Доля несовершеннолетних колебалась в районе 6 %.

По видам преступлений, за совершение которых осуждались жители губернии, картина такова (в процентах к общему числу приговоренных):

- государственные - 0,12 %,

- против порядка управления - 78,89 %,

- против личности - 3,48 %,

- имущественные - 10,95 %,

- воинские - 5,06 %,

- должностные - 1,5 %.

Вторая группа не случайно столь многочисленна. К названному разделу УК в 20-х гг. кроме бандитизма, уклонения от выполнения госповинностей, сопротивления представителям властей и прочих «грозных» статей относились такие деяния, как незаконная рубка леса и изготовление, хранение и сбыт самогона. На них-то и приходилось 60 % (50 и 10 соответственно) вынесенных обвинительных приговоров.

Значит, типичным злоумышленником рассматриваемого периода был отнюдь не вышедший «на большую дорогу» приблатненный урка с фиксой во рту и финкой в кармане, а 35-40-летний крестьянин, решивший втихаря заготовить дровишек на зиму.

Примечательны и цифры, характеризующие распределение по дням недели преступлений против личности. Из статистических выкладок явствует, что самыми беспокойными являлись воскресенье, на которое приходилось 22 % попыток душегубства, и, понедельник, державший абсолютный рекорд по количеству фактов насилия - 24,3 % от их общего числа. Таков был итог безудержного «отдыха» и последующего похмелья.

Справедливости ради стоит отметить: понимая, что все же основная масса злоумышленников особой угрозы для общества не представляла, суды в большинстве случаев ограничивались мягкими приговорами. В 1922 г. лишением свободы были наказаны только 12045 человек (меньше трети осужденных), причем 7390 из них - условно. Остальные отделались штрафами, принудительными работами, выговорами, а порой и вовсе общественным порицанием. Впрочем, до введения в действие в том же году нового Уголовного кодекса, упорядочившего виды и систему применения карательных санкций, в практике губернской Фемиды встречались вердикты и пооригинальнее.

Например, в 1921 г. Белозерский уездный нарсуд приговорил трех крестьян за убийство односельчанина к двум неделям (!) принудительных работ (!!) с обязательством выстроить вдове погибшего дом и выдать ей на пропитание 20 пудов хлеба.

Однако гораздо эффективнее отражались на статистике преступности меры экономического и административно-правового характера. К примеру, как только крестьянам разрешили свободно пользоваться лесами так называемого местного значения, удельный вес осужденных за незаконные рубки сразу упал вдвое. А беспощадная борьба с самогоноварением позволила снизить процент связанных с ним уголовно-наказуемых проступков втрое. Вкупе с отменой ряда госповинностей эпохи «военного коммунизма» и качественной реорганизацией милиции подобные меры привели к тому, что к 1925 г число ежегодно осуждаемых в губернии сократилось в 8 раз. Изменилось и распределение выносимых приговоров по разделам УК. Теперь оно выглядело так:

- государственные преступления - 0,3 %,

- преступления против порядка управления - 42,3 %,

- преступления против личности (убийства, побои, хулиганства, изнасилования) -

23,6 %,

- имущественные преступления (кражи, грабежи, мошенничества) - 20 %,

- должностные преступления (злоупотребления, взяточничество, растраты) - 7,5 %,

- прочие - 6,3 %

Как следует из приведенных данных, среди осужденных стали преобладать те, кого, собственно, и принято именовать уголовниками.

Увы, для официальной идеологии сие оказалось слабым утешением. Ведь только несколько процентов преступников относились к «нетрудовому элементу».

Происхождение же остальных было самое что ни на есть пролетарское. Получалось, что «наследие проклятого капитализма» смогло пустить корни и в новом - социалистическом обществе. А потому, дабы не смущать умы подданных и избежать в дальнейшем еще более неприятных открытий, советская власть решила «победить» преступность иным путем и со второй половины 20-х гг. попросту засекретила всю связанную с ней статистику. Однако, как известно, «шапкой-невидимкой» укротить криминального монстра не удалось. В отличие от своего «могильщика» он жив и до сих пор.

Источник: Речь. – 2000. – 10 ноября (№ 209). – С. 6.